"Оккупанты приставали к нашим дивчатам. Пугали: мы твой адрес записали, ночью к тебе приедем…" - фельдшер Елена Кухта об оккупации Херсонщины
Дело было на Херсонщине, куда корреспондент "Цензор.НЕТ" в составе "Медицинского десанта" приехал вскоре после деоккупации. "А побеседуйте с нашей фельдшеркой скорой медицинской помощи Кухтой Еленой Яковлевной, - посоветовали мне в амбулатории села Музыкивка. – Умная, решительная женщина. К тому же, наблюдательная. Она вам многое расскажет про жизнь в селе в дни оккупации". Сказано – сделано. И вот мы уже сидим в фельдшерском кабинете, из окна которого видно местный сельсовет, где еще недавно хозяйничали россияне.
- Елена Яковлевна, когда к вам в Музыкивку зашли оккупанты, они и правда поначалу думали, что их тут ждут хлеб-соль-обнимашки?
- Так и было.
- Но они быстро поняли, что у жителей села – совсем другой настрой.
- Поняли, потому что мы их тут не с цветами приняли, а в штыки. В том числе тут, в амбулатории. Стали в позу и не пропустили дальше, когда они пришли и делали свой "обход".
- Расскажите, пожалуйста, обо всем в подробностях.
- Это были оккупанты из Донецка. Военные пришли и говорят: вы тут нас не бойтесь, мы не звери, это ваши – звери.
А я спрашиваю: а почему это наши – звери? Они на своей территории, защищают свою страну.
- А те что?
- А те говорят: мы тут дома. Я им: "Извините, я с вами не соглашусь. Я тут живу, это мой дом. А вы живете на Донбасе, там ваш дом. Здесь вашего дома нет.
- Как по мне, отважный ответ.
- Они меня спрашивают: а кто вы такая? – Я, говорю, фельдшер скорой помощи, вот водитель рядом со мной. А за нами стоит врач наш семейный, Любовь Владимировна.
- Это та 28-летняя семейный врач, которая потом уехала, но в первые месяцы защищала от посягательств оккупантов имущество амбулатории?
- Да. Потому что сюда пришли с обходом и спрашивают: вы нас будете обслуживать? Я отвечаю: ну, скорая помощь обслуживает всех – и в розовую полосочку, и черных, и в крапинку. Но, говорю, вообще-то у вас должен быть свой доктор.
- Который к вам вскорости и приехал…
- Который на следующий день приехал - и нас тут просто-напросто обворовал. Воспользовался нашей профессиональной открытостью. Ведь шли боевые действия – и мы выставили и концентраторы, и перевязочные. Потому что были готовы в любой момент помочь нашим защитникам.
Пришли эти – и начали лазить по амбулатории. Машину хотели у нас забрать. Любовь Владимировна прямо стояла вот так за машину, чтобы ее не забрали (расставляя руки, заслоняет пространство за собой. – Е.К.) Скорую помощь хотели забрать. Но когда увидели, что скорая оснащена очень хорошо, "Мерседес" у нас и носилки только на одного человека, - тут они сказали, что эта машина им не подойдет. Спрашивают: а где ваша вторая скорая помощь? А у нас был УАЗ – и кто-то уже доложил им, что здесь стоял зеленый УАЗ, вторая скорая. Но так вышло, что мы его до этого еще отдали – на центральный свой пункт. Но они его искали…
- Что было дальше?
- Ходили по амбулатории вплоть до того, что я их за рукав дергала (а я русскоговорящая, родилась в России, но это было давно, вышла замуж сюда, живем здесь уже больше 30 лет). Ходила и дергала за куртку: не забирайте у нас машину, не забирайте у нас лекарства! Потому что брали все, что попадет под руку. Выгребли полностью все. Единственное, что на скорой помощи у нас был еще один фельдшер, Станислав Николаевич. Он говорит: вы сейчас заберете - мне завтра будет нечем помощь оказывать. А этот визитер представился врачом скорой с Донбасса. И Станислав Николаевич говорит: вы же доктор со скорой помощи. Если вы заберете лекарства, мы не сможем оказать помощь. Даже если кто-то придет.
- И что этот, с Донбасса?
- Он тогда просто бОльшую часть забрал, а меньшую оставил. Прессинг был вообще очень мощный – эмоциональный, они здесь были хозяева. Вот, заходит человек, который по жизни, наверное, ничего из себя не представляет. Но он с оружием - и он решает жить тебе или нет.
- Представляю, какое это было муторное, тягостное ощущение.
- С двумя пистолетами зашел, представился нашим комендантом. И спрашивает: почему до сих пор висит флаг? Вы что тут, все за Украину?
А нигде больше украинских флагов уже не было, сорвали. А у нас на амбулатории висел. Очень высоко висел. И никто не мог его достать его.
Мы говорим: висит, потому что мы не можем его достать. Он: или вы его достанете, или у вас завтра будут большие неприятности. Давайте, я сниму. – Но у нас нет лестницы…
В общем, он у нас еще два дня висел. Мы его сняли, и девочки его спрятали, закопали…
- У вас же еще и с оккупационным флагом были истории – сначала на флагштоке возле сильрады, а потом и на самой сильраде.
- Да, многократно снимали российскую тряпку эту. Его повесили сначала на большой флагшток. Его сняли и раз, и два. И потом, когда последний раз снимали, порвали струну, чтобы они туда не могли его повесить.
- И тогда они перевесили на сильраду – и после неоднократных успешных попыток его снять пригрозили: мол, если не прекратите – ударим артиллерией по селу.
Сейчас здесь снова водружен украинский флаг – а в дни оккупации висел флаг РФ, который неоднократно срывала местная музыкивская молодежь. До тех пор, пока оккупанты не пригрозили всему селу артиллерийским обстрелом
- Да. Ну, и ходили очень много по хатам. Лазили везде – в тумбочках, шкафах, погребах, в сараях – везде.
- Искали еду?
- Да, по первости, когда приехали, они за едой ходили. Открываешь двери - стоит с автоматом. Просит кушать. Вот так автомат держит. Это называется "просить кушать". Нам нужно накормить полк или что там у них остановилось в нашем селе.
- А вы не спрашивали: что ж у вас своей кухни нет? Вы ж сами себя называете второй армией мира…
- Спрашиваю: а что такое с вашим снабжением? – А мы так стремительно наступаем, что наша логистика до нас не добирается.
А потом я с велосипедом шла на вызов – и он идет со мной. И такой: а где у вас живет голова? Отвечаю: я не знаю. – Ну как, вы тут живете и работаете - и не знаете, где он? – Не знаю. Я только знаю, что он в больницу вроде попал. – В какую? – Не знаю, я его не возила и не могу вам сказать…
- А на самом деле знали?
- (С улыбкой) Конечно, знала.
Идем дальше. У нас здесь стенд такой, на котором лучшие люди Музыковки. Он вдруг: подождите, я сейчас перепишу.
Та самая доска почета в Музыковке. Государственный герб слева покарежили оккупанты
Я ему: что вы там можете переписать? Тут запечатлены люди, которые заработали этот почет своим трудом. Это не так, как у вас в России: кто больше языком трехкает, тот и висит.
Он такой: у вас такой длинный язык. – Я пока на своей территории нахожусь. – Ну ничего, до апреля-месяца завоюем Николаев и поедем на Пасху домой.
А я поворачиваюсь и говорю: ох, я и сомневаюсь, что так. – У вас тепло. – Нет, это не тепло. Это холодно у нас, для нашей зоны. Вы, во-первых, нам привезли беспорядок, войну, а во-вторых - холод.
И тут он говорит: "А нам уже об этом сказали". – Оказывается, в нашем соборе батюшка сказал им такие слова.
- В Покровском? Ничего себе!
- Да, в нашем Покровском. После этого они опять заезжали - забрали скорую помощь вместе с фельдшером. Этот же доктор приехал, посадил. Их не было часов 5… Мы уже все собрались, потому что переживали. И через 5 часов только они приехали. Оказывается, они где-то забрали своего больного и погнали машину в Чернобаевку. Так их даже там не приняли! Они сначала в Тропинку, сделали снимок. Он сказал: я его здесь не оставлю, его здесь убьют. Поехали в Чернобаевку. Там в воинской части был у них временный госпиталь. Их и туда не пустили. То есть русские, которые пришли, они дээнэровцев вообще ни во что не ставят. Говорят: та, эти повстанцы. Ни во что вообще! И отправили, даже, не посмотрев. Привезли его обратно сюда. Мы очень переживали.
Потом еще раз захватили нашего водителя - плохо стало 18-летнему срочнику. Стас туда приехал, потом мне рассказывал: их там море, этих дээнэровцев. И они меня спрашивают: ты боишься? И этот доктор спрашивает. Стас ответил: а если бы я вас привез к своим, вы бы боялись?
Потом он приехал на мою смену, привез пациента-российского военного – тоже мальчик, молодой. Я вышла встречать - а он вообще никакой там. Токсический шок, инфекционный. Говорю: боже мой, дитина, твоя мамка знает, где ты? Наши мамы бы поднялись - и уже б того Путина повесили на палке. Чего вы терпите это все?
И что ответил мальчик?
- "У нас приказ такой…".
- В какой мере у вас в эти месяцы оккупации была возможность ездить по домам и делать свою работу?
- Придавили сильно нашего начальника в Херсоне: переходите к нам, мы вас забираем. Он им сказал: вы понимаете, вы не сможете обеспечить нас. У нас они посмотрели: ого, у вас какие зарплаты! Ого, у вас сколько на медикаменты! Очень на него давили, прессинговали. Мы далеко, но знаем, что, когда приезжали, он никакой был. И он тогда остался – просто чтобы сохранилися наш коллектив.
Одно время волонтеры привозили туда, на скорую помощь, солярку. Мы ездили туда, заправлялись. Первое время нас вообще не выпускали. Ни в какую. Ни днем, ни ночью. В Херсон не выпускали очень долго. Мы даже роды принимали ночью – ни света нет, ни воды, ничего Вскрывали даже флюсы тут, потому что не было возможности отвезти больного.
- Зато без света оккупантам спокойнее было мародерить…
- Да, ходили по хатам – искали, где, что лежит. Лежит на тумбочке телефон, оккупант мимо прошел – и нет телефона. То же самое с деньгами. Роется, деньги нашел – забрал. Прессинговали сильно нас, чтобы мы перешли под русский… чтобы писали заявления. У меня даже где-то сохранились… Вот такое заявление у нас сохранилось.
Требовали, чтобы мы подписали. Говорили: ну, чего вы боитесь? Будете получать и русскими, и гривнями.
- Кто-нибудь подписал?
- С нашей подстанции – никто не написал. Ни единый человек. Мы русские деньги не получали. Не захотел никто, вплоть до увольнения.
- А что еще рассказывали те, к кому оккупанты заходили в дом? Были какие-то случаи насилия?
- Конечно, были. Знаю, у нас на улице Животноводов люди обратились вот по какому поводу. У мальчика – олигофрена в телефоне нашли жовто-блакитний флаг. Так они его вот так схватили и трясли. Бить не били - но трясли. Вот так кулак подставили и сказали: вот это видел? это сейчас будет у тебя в голове. Мама плакала, как рассказывала, плакала.
Еще обратился к нам 28-летний парень. Он выставил в Фейсбуке что-то про Украину. Не помню что именно. Так его забрали и держали в Херсоне. Он сам херсонский, а живет здесь, на улице Киевской. Оттуда его отпустили домой. И когда этот парень пришел к нам, девочки привели его ко мне, говорят, надо отвезти, потому что у него ноги были все синие. Все синие. И вдобавок температура поднималась. По всей видимости, били по почкам, потому что дотронуться было больно.
Обращалась к нам и люди на эмоциональном стрессе. У одной женщины, живущей на ул. 8 Марта, поднялось давление. У них прямо целенаправленно приехали. Я не спрашивала, что они там искали. Но - приехали утром, перелезли через забор с автоматами. Люди садятся завтракать – а тут они заходят. И перерыли все. Даже в огороде тыкали, ходили. Забрали у них деньги, напугали. Сказали: как будете против России, будете вот там в огороде. У нее давление поднялось…
- Знаю, у многих изучали телефоны. И у вас?
- Телефоны забирали и смотрели. Я из телефона удалила сразу все. Потому что если бы они посмотрели, то меня бы, наверное, убили сразу на месте.
- Почему?
- Потому что я там высказываюсь за Украину. И в Фейсбуке была, и в Инстаграме, в мессенджере. У меня ведь родственники в России, я с ними на очень острых ножах. Это моя родная сестра. Я им в начале войны такое устроила. Говорю: двадцать первый век, живите, торгуйте. Вы что, с ума сошли? Вы же орда натуральная! Вы же мародеры и насильники!
- А они вам говорили: "Что ты такое говоришь, ты же русская"?
-Говорили. "Ты что? Ты свою родину предала". Да я и не русская, у меня папа украинец. И девичья фамилия - Павленко.
- Что еще они вам говорили?
- "Мы так жалеем, что ты поехала в Украину и там живешь. Вылези из своего зомбоящика!"
Я говорю: да я вообще телевизор два года не смотрю. У меня есть интернет, я его и смотрю. Зомбоящик мне уже не интересен. Мне больше интересен интернет.
- И про что любите в интернете?
- Я смотрю все. Очень люблю читать и смотреть про путешествия. Я раньше и сама путешествовала. Я и в Анголе служила, и на Севере работала. Мне очень нравится смотреть именно про путешествия. И на охоту ходила. И до сих пор хожу, но только уже в интернете (улыбается. – Е.К.).
Сын у меня и муж – это украинцы настолько, что даже и говорить не о чем. Единственное что - ребенок мой не попал на фронт. Хотел пойти добровольцем еще в 2014 году, но он у меня инвалид по зрению, его тогда не взяли. У него белый билет. И он здесь был со мной, пока я их не отправила отсюда.
- А если бы попал, то сейчас к вам ходили бы и вычисляли…
- Он у меня два метра ростом, такое телосложение. Куда ни идет, они подходят к нему. Он тянет руку: здравствуйте. И как прижмет! Они говорят: ого! И куда бы он ни поехал, его все время высаживают, раздевают,осматривают. Потому что он среди всех выделяется – большой. И мы тогда с отцом настояли: так, Денис, собирайся и уезжайте отсюда. И боялись, что обстрелы будут. Я говорю: мало ли что? Мы вроде свое отжили.
У меня еще дома мама есть. Ей 93 года. Она сказала: я не умру до тех пор, пока не умрет Путин. И я еще три дня буду танцевать! И настолько она была рада приходу наших…
- Вернемся к досмотру телефонов.
- У нас здесь водитель был, они нам привозили хлеб окольными дорогами. Их там встретили. И его жене на Фейсбук в телефоне пришло: "Русские – сволочи, такие-сякие". А там кадыровцы. Я не знаю, как они из этого выбрались, но она приехала перепуганная. Забрали телефоны у него, у нее. И с ее телефона – а мы ж связаны – на наши телефоны начали приходить провокационные сообщения: ну что, как вы там, русские как? Потом уже он выставил объявление: мой телефон забрали, не отвечайте.
В первую очередь, потому, что им нечем было звонить. У них телефонов не было.
- Да, и многие из перехваченных разговоров, которые мы слышим в изобилии, велись по ворованным телефонам. Скажите, а зажиточности Музыкивки оккупанты удивлялись?
- Да, конечно. Спрашивали: а что это у вас за поселок городского типа?
- О, не в первый раз слышу эту реплику.
- Им отвечают: это у нас не поселок городского типа. Это у нас деревня по-вашему – Деревня?! С асфальтом?! Со светом?! С такой амбулаторией?! С такой скорой?!. – Да, потому что у нас громада, мы работаем для себя. Наш голова заботился – и скорую нам достал, и ремонты поделал. Мы живем для себя. Мы не воюем.
Они настолько были удивлены! Говорят: у вас такой красивый поселок городского типа. – Да не поселок городского типа, это у нас деревня по-вашему, а по-нашему - село.
И еще спрашивали в открытую: вы за Россию или за Украину? А я говорю: я за свой дом.
- Разумный ответ.
- И очень много было пьяных. Шатались по улицам.
- Где находили выпивку?
- Находили – и здесь в том числе.
- Говорят, в начале оккупации в село приезжал какой-то кадыровский офицер и типа предупреждал: того, кто будет продавать солдатам самогон спиртное, ждут неприятности. Правда, пьяных после этого меньше не стало.
- Особенно летом – машины у них неслись на полной скорости. А как затормозят – они оттуда не выходили – вываливались.
- То есть у них с дисциплиной и субординацией были большие проблемы.
- Они могли приехать, и вот эта установка – Град или как она называется – просто заряженной стоит - а они в магазине. Это вообще немыслимо! Где было командование? Я это говорю с точки зрения военной, потому что тоже когда-то была служащей. Чтобы отпустить с дежурства такую машину? У них просто был разброд…
- Солдатня их, офицеры, как-то пытались приставать к нашим девушкам?
- Да, приставали. Ходили мы все с паспортами. И дээнэровцы ездили, отжатая машина была у них, такой пикапчик серый. И они по дороге приставали к девчатам. Пугали девчат; был случай, когда сказали: мол, мы твой адрес записали, мы к тебе ночью приедем…
- И чем все закончилось?
- Девчата просто ушли в другое место.
- Перепрятались в другой дом.
- Да. Потом тоже были случаи. Просто останавливается - и тянет в машину.
- А пристававшие были дээнэровцы или кадыровцы?
- Знаете, они заросшие все, грязные – там не понять. Но было, тогда дээнэровцы стояли. А этот мужик был пьяный, толстый и с такой черной бородой черной. Это не кадыровцы точно. Потому что тут дээнэровцы стояли. Кадыровцы наведывались, ездили в другое место – там у нас есть фермер, у него были бараны. Они откуда-то к нему все время приезжали за баранами.
А так, я ж говорю, моральный прессинг был сумасшедший. А, еще ж был референдум. Спились все, кто где мог. Но это был такой референдум - просто смех! Идет дама пьяная в фуражке военного - и он сзади несет урну с автоматом. Подходят к домам, стучат. Очень многие не выходили. Но им это и не нужно было.
- Они это для галочки делали.
- А некоторые на их стук выходили - скажем, я вышла. Но до этого сказала мужу: ты геть из дома. Потому что когда есть мужчина, они начинают воду варить. А я тут будут сама… Ну, я вышла. Они: референдум будем? – Нет, не будем – А что? – Потому что не хочу, у нас уже был референдум – Когда? – Как когда? Мы выбрали свое правительство, вот тогда и был референдум.
- Ох, вы, конечно, давали им прикурить.
- Мне муж сказал, что меня за мой язык, наверное, застрелят.
- Почему?
- А просто я их не считаю армией, которая может что-то сделать. И я знала, что такую территорию они не смогут контролировать. Это раз. А во-вторых, я еще до этого говорила: если они сюда придут и здесь поселятся, то немного погодя, им будут стрелять из-за каждого угла. Вот и все.
- Помните, как встречали в Музыкивке нашу армию?
- Ой, что вы! Это как раз было на моей смене. Мы стоим в амбулатории, здесь холодно. Водитель стоит на пороге. С телефоном зашел. Связи нет, а там игра у него какая-то. Я выхожу и говорю: выйду погреться, потому что тут холодно. Говорю: Саш, а может, сегодня наши придут? Он говорит: та не, может, через день, два.
И вот я тут сижу и вижу– идет солдат. Мне показалось, что с белой перевязкой. И с ним дети. Ну, думаю, опять сейчас идти нужно, потому что они этих подростков хватали постоянно, тягали…
И вдруг вижу: они залазят флаг снимать. Сашка, водитель мой, бежит туда. Я ему кричу: Саша, это наши, боже! У меня была такая радость, я так кричала. Я была запевалой в хоре, у меня горло такое, что ой-ей-ей!
И обнимались все, и плакали. Я-то думала, что у нас здесь в селе не осталось людей. Нет, остались! Кто на чем – кто на велосипеде, кто бегом, кто в домашнем халате и в тапочках, кто машинами приехал, по 3, по 4. Все посбегались, обнимаются, песни поют. Это был такой праздник! Непередаваемый адреналин, потому что все ходили, наверное, дня 3 под ним. Это было такое счастье! Я такого счастья за свою жизнь не ощущала – а ведь я сына себе приобрела, – но такого именно счастья - что ты свободна. Свободна! И что пришли наши. - Такого счастья еще никогда не испытывала.
Редакція дякує Благодійному фонду "КОЛО" і Володимиру Нечипоруку за організацію поїздки журналіста "Цензор.НЕТ" у складі "Медичного десанту".
Охочі допомогти цій ініціативі можуть скористатися наведеною нижче інформацією:
PayPal: chief@fashionweek.ua
Евгений Кузьменко, "Цензор.НЕТ"
Фото автора.
Фото на головній - "Радіо свобода" Джерело: https://censor.net/ua/r3384705